Творческое наследие. Страница 3
1 - 2 - 3 - 4
Окончательный отказ Айвазовского от помпезного романтизма, отказ, завершившийся в 60—70-х годах, свидетельствует о внутреннем стремлении художника ко всему передовому и прогрессивному в реалистическом русском искусстве. Этот важнейший процесс в творчестве Айвазовского в итоге привел художника к новым вершинам мастерства в картине "Черное море".
Картина свидетельствует о том, что Айвазовский сумел увидеть красоту близкой ему стихии не только во внешних эффектных проявлениях, но и в едва уловимом строгом ритме ее дыхания, в скрытой, потенциальной ее мощи.
В картине "Черное море"Айвазовский, воссоздав с особой изобразительной ясностью и художественной правдой внешний ритмический рисунок череды набегающих волн, вместе с тем передал неотъемлемое от зрительного образа шумовое звучание, ассоциирующееся с музыкальным ритмом. Картина настолько эмоционально насыщенна, что ее образ невольно вызывает в нашей памяти ритмы мелодий из программных произведений музыканта-мариниста Римского-Корсакова: "Море", "Садко", "Шехеразада". И в этом заключается особое очарование полотна. Художественная общественность того времени ясно почувствовала силу воздействия картины. Отношение к ней вылилось
В необычайный для сдержанного Крамского отзыв: "...это одна из самых грандиозных картин, какие я только знаю...".
Айвазовский написал ее в преклонном возрасте, когда для подавляющего большинства художников творческие искания, творческие удачи и подъем мастерства остаются позади.
В 80-х годах картины Айвазовского были широко известны, и появление их на очередных выставках стало привычным явлением. Тем не менее картина "Черное море" была воспринята как выдающееся событие. В ней с небывалой до того полнотой раскрылись реалистические стороны искусства Айвазовского. Художнику больше чем когда-либо удалось создать обобщенный образ грозной морской стихии, не прибегая ни к патетической драматизации сюжета, ни к световым или красочным эффектам.
Картина была тогда же приобретена П. М. Третьяковым; она глубоко взволновала художественные круги, так как стала очередной ступенью на пути нового, неожиданного для многих подъема дарования художника и вехой в развитии русской реалистической пейзажной живописи.
Позднее Айвазовскому еще не раз удавалось создавать произведения, интересные по живописным достоинствам, жизненности и какой-то особой молодости ощущений. Не раз в творчестве мастера проявлялись новые черты восприятия, отразившиеся на отдельных циклах его марин, написанных в необычных до того красочных гаммах, придающих иное звучание, не свойственное его прежним работам. Все чаще Айвазовский отказывается от внешних живописных эффектов, ярких красок и великолепных сочетаний цвета ради более скупой, сдержанной красочной гаммы. И это следует рассматривать как новые достижения в мастерстве его живописи, как расширение и углубление реалистической направленности его искусства.
|
|
|
Лунная ночь на море.
1875 год. Холст, масло.
Нижегородский
художественный музей. |
Айвазовский испытывал творческие взлеты и в раннем возрасте, и в зрелые годы, и в глубокой старости. Даже в последние годы жизни художник проявлял неувядаемую свежесть и силу своего дарования. Картины, написанные незадолго до смерти, даже у людей, привыкших к его творчеству, часто вызывали восхищение своей новизной, тонкостью живописи и яркостью чувств. Вот что писал о живописце идейный руководитель реалистического искусства передвижников И. Н. Крамской: "Айвазовский, кто бы что ни говорил, есть звезда первой величины, во всяком случае, и не только у нас, а в истории искусства вообще. Между 3—4 тысячами картин, выпущенных Айвазовским в свет, есть вещи феноменальные и навсегда такими останутся..."
В другом письме Крамской писал: "Одно время, лет 10 назад, казалось, что талант его исписался, иссяк и что он только повторяет себя, и чем дальше, тем слабее, но в последнее время он дал опять доказательство своей огромной живучести. В прошлом году было 4—5 картин замечательных, а в этом году одна, называемая "Перед бурей", была такого высокого художественного содержания, что величие океана и неба, этих двух стихий, подавляющих человека, было передано с небывалою у самого Айвазовского силою. Много на своем веку он написал хороших морей, бурь и прочее, но такого, нам кажется, еще не было...".
В 40-х годах в Риме душой небольшого кружка русских академических пенсионеров был Н. В. Гоголь — глубокий ценитель и знаток живописи, заинтересованный в развитии русского искусства. Ближе всех он сошелся с А. А. Ивановым и И. К. Айвазовским.
Как-то в разговоре Гоголь сказал: "...если бы я был художником, я бы изобразил особого рода пейзаж. Какие деревья и ландшафты теперь пишут. Все ясно, все разобрано, прочтено мастером, и зритель по складам за ним идет... Я бы сцепил дерево с деревом, перепутал ветви, выбросил свет, где никто не ожидает его, вот какие пейзажи надо писать" . Эта мысль Гоголя упала на благодатную почву. Айвазовский мечтал именно о такой живописи, он был подготовлен к ней смолоду. В его творчестве мы постоянно встречаемся с изображением моментов неожиданных, поражающих, эффектов ярких, положений неправдоподобных.
А разве правдоподобны слова Гоголя, когда он утверждает, что "редкая птица долетит до середины Днепра...". Это была одна из тех гипербол, к которым мы привыкли со школьной скамьи в произведениях Гоголя, которые поднимают его поэтические образы до небывалой высоты и сообщают им необыкновенную выразительность и яркость. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь сомневался в реальности описания Днепра у Гоголя, и, наоборот, есть ли такой, кого бы не потрясла необыкновенная выразительность и легкая запоминаемость красот природы, описанных им. Мы верим искренности Гоголя. Когда перед его мысленным взором возник образ любимого им Днепра, он, стремясь как можно правдивее, образнее передать нам восторг, охвативший его, взял самые яркие краски словесной палитры и с душевным трепетом и волнением стал писать широкой кистью то, что было ему близко, дорого, любимо им.
Так же писал и Айвазовский. Оба они пережили радость творчества, их вымысел отвечал их повышенной чувствительности, и воплотить его в обыденные, будничные формы, передать восторг простыми словами и красками они не могли. Айвазовский очень определенно записал об этом в автобиографии: "...грустно видеть, когда художник идеальную красоту облекает в прозаическую форму..."
Живописец не мыслил творчество без домысла, фантазии, поэтического воображения, которому он больше доверял и которое больше вдохновляло его, чем непосредственное восприятие натуры. Зрительная память сохраняла на долгое время самое главное, существенное, очищенное от случайных, ненужных деталей представление о поразивших художника впечатлениях, и он смело переносил их на полотно. Этим, надо думать, и объясняется удивительная обобщенность живописных образов Айвазовского. А дар обобщенного видения был у него врожденным. Очень любопытно он писал об этом еще в академические годы, когда хотел оправдать своеобразие живописи одной из своих картин: "Если [зритель] станет перед картиной "Лунная ночь", и обратит внимание на луну, и постепенно, придерживаясь интересной точки картины, взглянет на прочие части картины, и, сверх этого, не забывая, что это ночь, которая нас лишает рефлексий, то подобный зритель найдет, что эта картина более окончена, нежели, как следует...".
Прошло почти сто двадцать пять лет с тех пор, как писались эти строки, а обобщенное видение, органически входившее в искусство Айвазовского, которым он владел в совершенстве и которое свободно применял в своем творчестве, до сих пор является предметом поиска современных художников.
1 - 2 - 3 - 4
 Крещение армянского народа. Григор-просветитель 1892 |  Прибой у крымских берегов. 1892 |  Цепи Кавказских гор. Вид с Каранайских гор на Темир-хан-Шуру на Каспийском море. |